О профессионализме в поэзии, или как написать поэму о Христе.
На одной из встреч со студентами мне задали вопрос, как я сам оцениваю собственное творчество. Думаю, что не переоцениваю. Для меня очевидно, что поэзия исполнена какой-то кружащей голову и пленяющей сердце тончайшей энергии. И даже у самых начинающих авторов возникает чувство единения с вселенской истиной в моменты творчества. Поэтому им кажется, что их произведения уникальны и чрезвычайно важны. Субъективно они совершенно правы, поскольку любое мгновение творческого вдохновения абсолютно новое, уникальное. Это как река, в которую дважды не вступишь. Берега, вроде, те же, что и вчера, но сколько воды уходит и приходит с течением каждую секунду! Да и берега постоянно меняются под воздействием движущегося потока воды, растений, рыб и прочей живности. И река духовной жизни любого человека ни мгновение не стоит на месте, поэтому любое вхождение в неё даёт человеческой природе чувство исключительности, которое человеческое эго склонно понимать не как исключительность творческого мгновения, а как исключительность произведения, возникшего под влиянием чувства или предчувствия света. Но умение видеть и чувствовать свет и умение искусно проявлять его в земном материале – не одно и то же. Да и возможно ли точно и совершенно проявить даже небольшой фрагмент каждое мгновение меняющейся реки любви, радости и света? Каким бы выдающимся ни казалось нам произведение искусства, оно всё-таки остаётся просто смутной тенью того тончайшего переживания души, которое легло в его основу. Так что своё творчество не переоцениваю, но я им вполне доволен, когда смотрю на него, как говорится, под определённым углом и с определённого расстояния.
Вообще оценивать произведения искусства – дело не из лёгких. Об одном произведении можно услышать совершенно противоположные отзывы. Мы видим, что и классики совсем не застрахованы от отрицательных оценок. Я читал интервью с одним знаменитым писателем, который Бориса Пастернака назвал «средним поэтом». Распространено мнение, что Иосифу Бродскому дали Нобелевскую премию по политическим причинам, а не за литературные достоинства его произведений. Сам же Бродский ценил поэзию Баратынского выше, чем поэзию Пушкина. Рабиндранат Тагор, один из самых известных поэтов мира, в полной мере вкусивший яд недоброжелательности со стороны других литераторов, как-то написал: «Профессиональные критики имеют привычку лжесвидетельствовать против самих себя. Даже когда они довольны, они ухитряются доказывать обратное». Я сторонник созидательной и доброжелательной критики. Всегда разумно посмотреть на произведение, отождествившись с видением автора. Ведь в основе любого творения искусства – вдохновенный порыв, дыхание божественного, а художник лишь придаёт этому вдохновению некую форму в меру своей восприимчивости и своего умения. Можно подсказать автору, как сделать форму произведения лучше, но зачем подвергать критике само вдохновение автора?
В кругу профессиональных литераторов утвердилась точка зрения, что такая поэтическая форма, как поэма, уходит из поэзии. Я не согласен с этой точкой зрения. Я не литературовед, но, по-моему, наша поэзия не договорила поэмами. Почему о Ленине, Сталине, стройках и царях есть десятки известных и, наверное, ещё больше неизвестных поэм, а о Лао-Цзы, Сократе, Льве Толстом, Сергии Радонежском, Леонардо да Винчи, Вивекананде, Ломоносове и других выдающихся подвижниках заметных поэм мы не видим? Неужели Конфуций или Фома Аквинский менее достойны внимания русской поэзии, чем Сталин? Конечно, есть продвинутые читатели поэзии, склонные к лаконичным формам, выражающим саму суть жизни. Всё более популярной становится медитативная поэзия, японская поэзия хайку, стихи-афоризмы… Но даже такие читатели (пожалуй, и я такой читатель), не смогут усомниться в гигантской многотомной поэме Шри Ауробиндо «Савитри», которая написана в ХХ веке и по-настоящему не переведена с английского на другие языки и не изучена. И есть ещё массовый читатель, воспитанный на поэмах больших и великих поэтов XVIII, XIX и XX веков, развивающийся читатель, читатель «от случая к случаю», который испытывает огромное уважение к поэтам и большим поэтическим формам. У нас в Смоленске Василию Тёркину стоит памятник на площади Победы. И смоленские любители литературы очень уважают большие поэмы. Если кто-то из поэтов напишет большую поэму, то все соглашаются её прочитать. В смоленском литобъединении «Родник» все с большим интересом прочитали и обсуждали мои поэмы, несмотря на то, что некоторые из них – это более 50 страниц. Уверен, если какой-нибудь популярный поэт… Дмитрий Быков например, опубликует большую поэму с названием вроде «Чапаев и полнота» или даже не с эпатажным названием, а просто со звонким, допустим, «Достоевский», то очень многие люди (даже не любители поэзии) прочтут её от корки до корки. И не сомневаюсь, что любители литературы станут читать и изучать большую поэму с эффектным названием, вышедшую из-под пера неизвестного автора, которого порекомендуют авторитетные литераторы. Лично мне большая повествовательная поэма (не ода, конечно) более интересна, чем повесть, роман или стихотворение. Поэму о Чехове я, без колебаний, взялся бы читать, а вот роман или очередное научное исследование о нём – не уверен. Создание поэм о великих подвижниках и просветителях, убеждён, – важнейшая задача любой национальной литературы, её просветительская роль.
Понимаю, написать большой поэтический текст оригинальным, интересным для опытных литераторов языком - задача не из лёгких. Все размеры и рифмы уже тысячи раз использовались прежде. Но если тема новая, если поэма лучится своей собственной душой и энергией, то какая беда в том, что она создана привычным поэтическим языком? Мы же не отвергаем в музыке ноты по той причине, что они слишком часто используются. И мы не отвергаем в живописи цвета радуги из-за частого их применения. Пойду ещё дальше, рискуя, наверное, пробудить гнев любителей новоязов. Экспериментаторства за последние сто лет в поэзии хватало, а вот красивых поэтических иллюстраций к историческим событиям и биографиям исторических личностей нехватает. Особенно такие произведения нужны системе образования. Это же так здорово, когда учитель литературы или истории подкрепляет свои уроки тем или иным стихотворением, имеющим отношение к историческому событию или личности.
Таких иллюстративных поэтических произведений требуется много. Не идеологизированных или слишком субъективных, как это, нередко, делалось в прежние эпохи нашей литературы, а "картинных", жизнерадостных, подобных национальной красочной живописи-росписи, изображающей жар-птиц, царевичей, принцесс, витязей, которая является по-настоящему привлекательным лицом нашей культуры. Разумеется, подобный запрос не противостоит авторам, склонным к сложному самовыражению (все литературные журналы, не говоря уже об интернете, выделяют таким авторам место), но создание произведений, вдохновляющих подрастающее поколение плодотворно и честно жить, совершенствоваться, интересоваться своей страной и миром, - работа, заслуживающая государственной поддержки.
На этом сайте представлены фрагменты двух моих поэм религиозного содержания: «Иисус» и «Сказание о Будде». Они были в своё время изданы в полном варианте, и, надо заметить, почти не вызвали возражений у тех специалистов, которые с ними ознакомились. Согласен, эти поэмы мои (как и «Поэма о Пушкине», «16 картин из жизни Гоголя», «Истории русской страницы») иллюстративные, но именно такие мне и нравится создавать. Мне кажется, в простых поэтических иллюстрациях, не отягощённых интеллектуальными рассуждениями и языковыми экспериментами, может быть не меньше глубины и красоты, чем в каких-то других литературных решениях. Специалисты в области космонавтики говорят, что старые корабли, основанные на механике, были надёжнее современных, изобилующих сложной электроникой. Также нередко и в поэзии: сложность, изощрённый интеллектуализм далеко не всегда являются формами красоты, мудрости и совершенства.
О Будде писать легче, поскольку Его последователи не столь эмоциональны. С Христом намного сложнее. Как я вижу, есть пять путей решения задачи «Поэма о Христе»: 1) строго держаться Нового Завета, аккуратно раскрашивая повествование воображением (что я и сделал); 2) отдать себя буйной фантазии и субъективным рассуждениям (так поступили автор романа «Код Да Винчи», режиссёр фильма «Последнее искушение Христа» и поэт Юрий Кузнецов, автор поэмы «Путь Иисуса»); 3) создать поэму-песнь, молитвенную оду Христу (как я понял, поэма армянского поэта XII века Шнорали именно такая); 4) опираться при сочинении на некое оккультное видение (так работали в литературе Даниил Андреев, Рерихи…); 5) попытаться стать пером, ручкой Христа, позволив написать Самому Христу. Самый правильный подход – № 5. Но чтобы так писать, надо быть просветлённым человеком или близким к тому. Мне далеко до этого. Оккультным видением я не обладаю. Оду и что-то фантазийное, наверное, я сочинить смог бы, но мне захотелось сделать что-то в духе литературы, которую изучал в школе, которая отражает реальные исторические факты, социально-политические проблемы, красоту природы, быт людей, противоречивость натуры человека… Очевидно, каким путём ни иди в данном случае, единодушного признания не добьёшься. Можно вручить себя Христу, а кардиналы проклянут это произведение. Говорят, Новый Завет – самодостаточная поэма. Но ведь полно интеллектуалов, которые сомневаются и в Новом Завете (в его мистической глубине, в его художественных достоинствах… самая главная претензия: «не Христом это написано»). Даже жизнь Самого Иисуса Христа, вызвала и вызывает огромное сомнение (сомнение тогда было настолько сильным, что Христа убили; сегодня же очень многие считают Его сказочным персонажем). Лично я стараюсь не сомневаться ни в ком и ни в чём, потому что Бог вездесущ. Новый Завет для меня – авторитетный источник знания о Христе, а Христос – осознавшая Бога личность, проявление Бога на земле. И в своей работе я опирался на Новый Завет. Правда, во второй части (детство Иисуса) я позволил себе написать довольно большой разговор между юным Иисусом и Марией, которого в Библии нет. Как мне думается, подобная вольность допустима, поскольку она основывается на словах из "Евангелия от Луки” (2:40):"Младенец же возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости, и благодать Божия была на Нём”. Мне захотелось раскрыть эти слова, и в воображении я увидел: ребёнок-философ радуется красоте жизни и жаждет её усовершенствовать. Неужели подобный диалог не был возможен? Наверное, вопросы вызывает и моё слишком быстрое "скольжение” по тексту Нового Завета. Действительно, в поэме нет многих событий и высказываний из Писания, которые считаются важными: появления Иисуса-Учителя в Иерусалиме, поцелуя Иуды, допроса Иисуса Понтием Пилатом и многого другого. Но, во-первых, возможно ли всё зарифмовать и при этом не потерять поэтической красоты? И, во-вторых, разве поэтический язык нам дан для точного и подробного выражения внешней жизни? Повторюсь, по-моему, задача поэзии, да, пожалуй, и всего искусства в целом, – это выражение внутренней красоты, чистоты и мудрости жизни, а не документальное, научное её описание. Но я старался быть точным и, насколько возможно, подробным. Даже имена всех двенадцати учеников зарифмовал (правда, не без шероховатости). Что касается неверного описания и указания мест и времени проповедей Христа, то задам ещё один вопрос: а мог позволять Он себе повторяться?Успешное обучение любому делу всегда сопровождается повторами. И, как я понимаю, духовное обучение – не исключение. Любой священник, по-видимому, подтвердит, что прихожанам нужно снова и снова говорить много раз ими слышанное (подозреваю, что и сами священники и проповедники нуждаются в этих повторениях мудрых мыслей, исходящих из них). Слушанное, но не услышанное. И, несомненно, Иисус Христос сказанное в Нагорной проповеди говорил и раньше и позже, но немного другими словами. Предвижу вопросы относительно моего изображения последней пасхальной встречи Спасителя с учениками. Да, в ней не идёт речь о предательстве Иуды и недостаточной преданности Петра, а вместо этого Иисус проповедует. Но в сцене Тайной Вечери и не отрицается, что речь об этом заходила. Так же, как и в Новом Завете не утверждается, что на той встрече Учитель не проповедовал. Та встреча длилась, как минимум, несколько часов, а значит многое было обсуждено и сказано. В оправдание своих неподробностей замечу, что и Новый Завет не очень-то подробен. В нём как бы говорится, что не так уж важны все эти исторические детали, как важен Сам Христос, Его сознание, которое исполнено необъятной мудрости и безграничной любви.
О ритмике. Когда пишу, а затем декламирую написанное, я чётко ощущаю какой-то определённый ритм и необходимость именно этого слова, а не другого. И мне нет дела до того, что ритм может оказаться неканоническим. Смена ритма, по-моему, даже очень желательная вещь в больших произведениях. События, явления, действия людей ритмически отличаются друг от друга. И мне непонятно, почему, к примеру, описание военного действия, размышление писателя и диалог влюблённых должны в большой поэме подчинены одному размеру? Только потому, что так писали знаменитые поэты XVIII-XIX веков? Я чувствую, что смена ритма вполне оправдана в больших произведениях. Такой свободный подход позволяет создавать очень плотные и фотографически ясные эпические произведения, что, на мой взгляд, ценно и интересно.
И о метафорах. Помните забавное воспоминание Сергея Довлатова о разговоре с Иосифом Бродским? Бродский сказал, что метафоры бывают восходящими и нисходящими. Восходящая метафора: её глаза как бирюза; нисходящая метафора: её глаза как тормоза. Я склонен к метафорам восходящим. Меня не раз критиковали: как я посмел посвятить одухотворённый стих той или иной личности, тому или иному событию? А я отвечаю: разве Бог не вездесущ? Я стараюсь видеть истину, любовь, красоту везде и во всём, а несовершенства, свои и чужие, воспринимать как всего лишь этап в эволюции жизни, устремлённой к совершенству. В общем, моя поэзия не согласна со взглядом, что искусство сродни прокурорству и патологической анатомии. Предназначение искусства - в украшении жизни.
|