Сайт Москалёва Юрия

Пятница, 29.03.2024, 04:03

Главная » Статьи » Другое

Из книги Шри Ауробиндо «Человеческий цикл»
Из книги Шри Ауробиндо «Человеческий цикл»

 (книга была написана ещё до 20-х годов ХХ века, а в 40-е годы автор внёс дополнения).*

Открытие Души Нации

 

«…Главный закон и назначение индивидуальной жизни – добиваться своего саморазвития. Сознательно или полусознательно, или во мраке бессознательного, ощупью, она стремится всегда, и справедливо стремится, к самоформулированию, - найти себя, открыть внутри себя закон и силу своего бытия и осуществить его. Это стремление в ней фундаментально, законно, неизбежно потому, что после того как все оговорки сделаны и предостережения учтены, - индивид – не всего лишь эфемерное физическое создание, форма ума и тела, которая соединяется и растворяется, но существо, живая сила вечной Истины, самоманифестация космического Духа, и она здесь для того, чтобы выразить и осуществить своим путем и в меру своих способностей определенную истину и силу, и замысел космического Духа, который в ней заключен. Нация или общество, подобно индивиду, имеет тело, органическую жизнь, моральный и эстетический темперамент, развивающийся ум и душу за всеми этими знаками и силами, ради которой они существуют. Можно даже видеть, что, подобно индивиду, она, в сущности, скорее есть душа, нежели имеет ее; это групповая душа, которая, однажды достигнув различимой определенности, должна становиться все более и более себя осознающей и находить себя все более и более полно по мере того как она развивает свое корпоративное действие и ментальность и свою органическую себя выражающую жизнь.

Параллель справедлива со всех сторон, потому что это более чем параллель; это реальная идентичность натуры. Есть только та разница, что групповая душа значительно более сложна, потому что имеет большое число частично себя сознающих ментальных индивидов в качестве конституант ее физического существа вместо ассоциации всего лишь витальных подсознательных клеток. Сначала по этой самой причине она кажется более грубой, примитивной и искусственной в формах, которые она принимает; потому что она имеет более сложную задачу перед собой, ей нужно больше времени, чтобы найти себя, она более изменчива и менее свободно-ограничена. Когда она, наконец, преуспеет в выходе из стадии смутно сознаваемой себя-формации, ее первое определенное себя-сознание гораздо более объективно, чем субъективно, оно склонно быть поверхностным или неопределенным и смутным. Эта объективность выступает очень сильно в обычной эмоциональной концепции нации, которая центрируется около ее географического, ее самого внешнего и материального аспекта, страсти к земле, на которой мы обитаем, земле наших отцов, земле нашего рождения, country, patria, vaterland, janmabhumi. Когда мы осознаем, что земля – только лишь оболочка тела, хотя, поистине, очень живая оболочка и могущественная в своих влияниях на нацию, когда мы начнем чувствовать, что ее более реальное тело – это мужчины и женщины, которые составляют нация-единицу, тело все время меняющееся и все же всегда то же самое, подобно тому, как это есть у индивидуального человека, тогда мы – на пути к истинно-субъективному общинному сознанию. Ибо тогда мы имеем некоторый шанс осознания, что даже физическое существо общества есть субъективная сила, а не лишь объективное существование. Гораздо больше оно в своем внутреннем я – великая корпоративная душа со всеми возможностями и опасностями душевной жизни.

* Публикую без профессиональной редакции. Юрий Москалёв.

 

Объективный взгляд на общество царил на протяжении всего исторического периода человечества на Западе; он был достаточно силен, хоть и не абсолютно всепоглощающ, на Востоке. Правители, народ и мыслители одинаково понимали под своим национальным существованием политический статус, протяжение своих границ, свое экономическое благосостояние и экспансию, свои законы, институты и работу всего этого. По этой причине политические и экономические мотивы везде преобладали на поверхности, а история была регистрацией их процессов и влияния. Одна субъективная и психологическая сила, сознательно признаваемая, и которую с трудом можно отрицать, была сила личности. Это преобладание так велико, что большинство современных историков и некоторые политические мыслители заключили, что объективные необходимости являются, по закону Природы, единственными реально существующими силами, все остальное – это результат или наружные проявления этих сил. Научная история, представлялось, должна быть регистрацией и оценкой окружающих мотивов политического действия, игры экономических сил и течений и направления эволюции институтов. Немногие, кто все же ценил психологический элемент, фиксировали свой взгляд на личностях и были недалеки от представления истории как массы биографий. Более истинная и более всеобъемлющая наука будущего увидит, что эти условия относятся только к периоду национального развития с несовершенным самосознанием. Даже в те времена всегда была более великая субъективная сила, действовавшая за личностями, политическими установками, экономическими движениями и изменением институтов; но она работала по большей части бессознательно, больше как подсознательное «Я», чем как сознательный разум. Только когда эта подсознательная сила групповой души выступает на поверхность, нации начинают вступать в обладание своими субъективными «Я»; они начинают постигать, хотя и смутно и несовершенно, свои души.

Конечно, всегда есть смутное ощущение этого субъективного существа за работой, даже на поверхности общинной ментальности. Но в той мере, в какой это смутное чувство становится вообще определенным, оно интересуется, главным образом, деталями и частностями, национальными характерностями, привычками, предрассудками, явными ментальными тенденциями. Это, так сказать, объективное ощущение субъективности. Точно так, как человек привык смотреть на себя как на тело и жизнь, физическое животное с определенным моральным или аморальным темпераментом, а явления разума рассматривались скорее как прекрасный расцвет и достижение физической жизни, чем как само по себе существенное или как знак чего-то существенного, точно так и в гораздо большей степени община рассматривала эту маленькую часть своего субъективного я, которую она начала сознавать. Она поистине приклеивается к своим идиосинкразиям, привычкам, предрассудкам, но в слепой объективной манере, настаивая на их наиболее внешнем аспекте и вовсе не заглядывает за них в поисках того, что они символизируют, того, что они пытаются слепо выразить…

     Это было правилом не только с нацией, но и со всеми общинами. Церковь - это организованная религиозная община, а чему в мире, как не религии следовало бы быть субъективной; ибо самый смысл ее существования - там, где она лишь этическое кредо со сверхъестественным авторитетом - в том, чтобы найти и осознать душу. Тем не менее, религиозная история была почти целиком, исключая времена основателей и их непосредственных последователей настоянием на вещах объективных, ритуалах, церемониях, авторитете, церковных правлениях, догмах, формах верования. Свидетель - вся внешняя религиозная история Европы, это удивительная кощунственная трагикомедия разногласий, кровопролитных споров, "религиозных" войн, гонений, государственных церквей и всего того прочего, что является настоящим отрицанием духовной жизни. И только недавно люди начали серьезно рассматривать, что Христианство, Католицизм, Ислам, действительно означают и чем являются в своей душе, так сказать, в самой их подлинной сущности и сути.

  Но теперь мы очень заметно, очень быстро приблизились к поверхности этой новой психологической тенденции общинного сознания. Сейчас мы впервые слышим о душе нации и, что более к делу, действительно видим нации, нащупывающие свои души, пытающиеся найти их, серьезно старающиеся действовать из нового чувства и заставить его быть сознательно работающим в общей жизни и действии. И это только естественно, что эта тенденция должна быть по большей части наиболее сильной в новых нациях или в борющихся за свое осуществление, несмотря на политическую независимость или разгром. Потому что они больше нуждаются в том, чтобы чувствовать различие между собой и другими с тем, чтобы они могли утверждать и подтверждать свою индивидуальность как противостоящую мощной «наджизни», которая стремится поглотить или стереть ее. И именно потому что их объективная жизнь немощна и трудно утверждать ее своими собственными силами во враждебных обстоятельствах, имеется большой шанс в их исканиях своей индивидуальности и своей силы себя-утверждения в том, что субъективно или психологично, или по крайней мере в том, что имеет субъективное или психологическое значение.

Поэтому в нациях с такими условиями эта тенденция – нахождения была наиболее сильна и даже создала в некоторых из них новый тип национального движения, как в Ирландии или в Индии. В этом, и ни в чем другом, был коренной смысл Свадешизма в Бенгалии или Ирландского движения в его ранних, менее чисто-политических стадиях… Ирландия и Индия первыми дали определенную формулу «быть собой», - так отличающаяся от импульса им честолюбия зависимых или несчастных наций в прошлом, который скорее был – стать как другие, - сейчас все более  и более широко принимаемый мотив национальной жизни. Он открывает дорогу великим опасностям и ошибкам, но он – необходимейшее условие для того, что сейчас стало требованием Духа-Времени для человеческой расы, - свою более глубокую сущность, свой внутренний закон, свое действительное я, и жить дальше согласно им, а не искусственным стандартам. Эта тенденция подготовила себя везде и отчасти вышла на поверхность перед войной, но наиболее рельефно в новых нациях, как Германия или в зависимых как Ирландия и Индия (в 20-е годы они были колониями Англии). Шок войны вызвал с самых ее ранних моментов немедленное – и пока воинственное – проявление того же самого глубинного само-сознания везде. Довольно грубыми были большинство из его первых манифестаций, зачастую поистине варварской и реактивной грубостью. В частности, оно склонилось повторить Тевтонский ляпсус, собираясь не только быть собой, что совершенно правомерно, но что жить единственно для и ради себя, что, перейдя определенную черту становится роковой ошибкой. Потому что необходимо, если субъективный век человечества должен дать свои лучшие плоды, чтобы нации стали сознавать не только свою душу, но и души  каждой другой, и научились уважать, помогать и быть полезными не только экономически и интеллектуально, но субъективно и духовно, друг другу.

Великая побуждающая сила проявилась в примере и агрессии Германии; пример потому, что никакая другая нация с таким самосознанием, так методически, так разумно и, с поверхностной точки зрения, так успешно не стремилась найти, динамизировать, прожить и максимально реализовать свою силу бытия; агрессия потому, что сама природа и провозглашенные лозунги атаки имели тенденцию возбуждать защитное само-сознание в атакованных и заставляли их понять, что это был за источник этой колоссальной силы, и осознать также, что они сами должны искать сознательно ответную силу в тех же самых глубинных источниках. Германия была в тоже время наиболее замечательным примером нации, готовящейся к субъективной стадии, потому что она имела, во-первых, определенный род видения - к несчастью, скорее интеллектуального, чем просветленного, - мужество следовать ему, - к несчастью, опять–таки, скорее витальное и интеллектуальное, чем духовную дерзость, - и, во-вторых, будучи хозяином своих судеб, была способна упорядочить свою жизнь так, чтобы выразить  свое себя-видение. Мы не должны позволить видимостям ввести себя в заблуждение – думать, что сила Германии была сотворена Бисмарком или направлена Кайзером Вильгельмом II. Скорее, появление Бисмарка было во многих отношениях бедствием для растущей нации, потому что его грубая и мощная рука ввергла ее субъективность в форму и действие на слишком ранней стадии; более длительный инкубационный период мог бы дать результаты менее губительные для нее, если даже менее стимулирующие для человечества. Действительный источник этой великой субъективной силы, которая была так ужасно обезображена в объективном действии, был не в Германских государственных деятелях и военных, - по большей части довольно убогих человеческих типах, - но проистекал от ее великих философов – Канта, Гегеля, Фихте, Ницше от ее великого мыслителя и поэта Гете, от ее великих музыкантов – Бетоховена и Вагнера, и от всего того в германской душе и темпераменте, что они представляли. Нация, чьи главные достижения были вложены почти целиком в две сферы – в философию и музыку, явно предопределена лидировать в повороте к субъективизму и дать глубокий результат во благо или во зло началам субъективного века.

Это была одна сторона предназначения Германии; другую должно найти в ее педагогах, воспитателях, ученых, организаторах. Трудолюбие, сознательное прилежание, верность идеям, честный и кропотливый дух труда давно прославили нацию. Народ может быть высоко одарен субъективными способностями, и все же, если он пренебрегает культивированием этой низшей стороны нашей сложной природы, ему не удастся построить этот мост между идеей и воображением и миром фактов, между видением и силой, которая делает реализацию возможной; его высшие силы могут стать радостью и вдохновением для мира, но он никогда не вступит в обладание своим собственным миром, пока не выучит более скромный урок. В Германии мост был налицо, хотя он проходил в основном через темный туннель с пропастью под ним; потому что не было чистой трансмиссии от субъективного разума мыслителей и поэтов к объективному разуму ученых и организаторов. Неправильное приложение учений Ницше к национальному и интернациональному применениям, которое бы глубоко отвратило самого философа, есть пример этой темной трансмиссии. Но все же трансмиссия была. Более полувека Германия обращала глубокий взор субъективного самоанализа на себя, предметы и идеи в поисках истины ее собственного бытия и мира, а в течение другого полувека – терпеливый взор научного искания объективных средств для организации того, чего она достигла или думала, что достигла. И что-то было сделано, что-то поистине мощное и грандиозное, но также в определенных направлениях, не во всех, деформированное и расстраивающее. К несчастью, те направления были именно самые центральные линии, по которым пойти неправильно значило потерять цель.

Можно сказать, конечно, что последний результат этого чего-то сделанного – война, коллапс, яростная реакция на жестокое, бронированное, агрессивное. Страшное нацистское государство, - не только довольно обескураживает, но явное предупреждение отказаться от этой тропы и вернуться к более старым и безопасным путям. Но неправильное использование великих сил не есть аргумент против их правильного использования. Идти назад невозможно; эта попытка всегда, поистине, иллюзия; мы все должны будем делать то же самое, что Германия попыталась, но позаботиться о том, чтобы не делать также. Поэтому мы должны смотреть поверх красного тумана крови войны и закопченного смятения и хаоса, которые сейчас угнетают мир, чтобы увидеть, почему и где была допущена ошибка, которая стала очевидной благодаря обороту, какой приняло ее действие, и превратилась к настоящему времени в тотальный коллапс, была ясна даже тогда бесстрастному мыслителю, который ищет только истину. Ее постигло то, что иногда постигает искателя на пути Йоги, искусства сознательного «себя-отыскивания», – путь, открытый для гораздо более глубоких опасностей, чем те, которые осаждают обычно среднего человека, - когда он следует за ложным светом к своему духовному крушению. Она ошибочно приняла свое витальное эго за себя; она искала свою душу, а нашла только свою силу. Потому что она сказала, подобно асуре, «Я – это мое тело, моя жизнь, мой разум, мой темперамент», и привязалась с титанической силой к этому; в частности она сказала: «Я – это моя жизнь и тело», и тогда не может быть большей ошибки для человека и нации. Душа человека или нации есть нечто большее и более божественное, чем это; она выше своих инструментов и не может быть заключена в физической, витальной или ментальной или темпераментальной форме. Такое заключение ее, даже хотя бы ложная социальная формация и была воплощена в бронированное социальное тело колоссального коллективного человеческого динозавра, может только задушить рост внутренней Реальности и закончиться гниением или угасанием, которое постигает все, что непластично и неадаптивно.

Очевидно, что есть ложный, равно как и истинный субъективизм, и ошибки, к которым субъективное направление может быть склонно, также велики, как и его возможности, и вполне могут вести к тяжким бедствиям. Этим различением должно четко овладеть, если дорога этой стадии социальной эволюции должна быть сделана безопасной для человеческой расы.

 

Цивилизация и варварство.

 

… Если наука подготовила нас к веку более широкой и более глубокой культуры, и если, несмотря на и даже отчасти благодаря ее материализму, она сделала невозможным возврат чистого материализма, материализма варварской ментальности, она воодушевила более или менее косвенно, как своим отношением к жизни, так и своими открытиями, другой род варварства, - ибо это не может быть названо никаким другим именем, - варварство индустриального, коммерческого, экономического века, который ныне прогрессирует к своей кульминации и к своему концу. Это экономическое варварство есть по сути варварство витального человека, который ошибочно принимает витальное существо за себя и считает его удовлетворение первой целью жизни. Характерность жизни – это желание и инстинкт обладания. Точно так, как физический варвар делает совершенство тела и развитие физической силы, здоровья и отваги своим стандартом и целью, так виталистический или экономический варвар делает удовлетворение потребностей и желаний и накопление обладаний своим стандартом и целью. Его идеал человека – не культурный или благородный, или мыслящий, или моральный, или религиозный, а преуспевающий человек. Добиться, преуспеть, произвести, накопить, овладеть – его существование. Накопление богатства и еще большего богатства, прибавление обладания к обладанию, изобилие, демонстрация, удовольствие, громоздкая безвкусная роскошь, избыток удобств, жизнь, лишенная красоты и благородства, религия, вульгаризированная и холодно формализованная, политика и правление, превращенные в торговлю и профессию, само удовольствие, сделавшееся бизнесом, - таков коммерционализм. Для натурального неосвобожденного экономического человека красота – вещь бесполезная и обременительная, искусство и поэзия – легкомыслие и хвастовство и средство афиширования. Его идея цивилизации – это комфорт, его идея морали – социальная респектабельность, его идея политики – стимулирование индустрии, открытие рынков, эксплуатация и торговля, его идея религии – в лучшем случае благочестивый формализм либо удовлетворение определенных витальных эмоций. Он ценит образование за его полезность в подготовке человека для успеха в конкурентном или, может, в социализированном индустриальном существовании, науку – за полезные изобретения и знание, комфорт, удобства, машинизацию производства, которыми она вооружает его, за ее силу организации, регуляции и стимуляции производства. Богатый плутократ и преуспевающий мастодонт капиталист и организатор индустрии – это супермены коммерческого века и истинные, пусть чисто тайные, правители его общества.

Сущностное варварство всего этого – в погоне за витальным успехом, удовольствием, продуктивностью, накоплением, обладанием, комфортом, удобством во имя их самих. Витальная часть существа – это элемент в интегральном человеческом существовании в такой же мере, как и физическая часть; он имеет свое место, но не должен выходить за него. Полная и хорошо направленная жизнь желательна для человека, живущего в обществе, но при условии, что это тоже истинная и прекрасная жизнь. Ни жизнь, ни тело не существуют ради самих себя, но как средство и инструмент блага более великого, чем их собственное. Они должны быть подчинены более высоким потребностям ментального существа, обузданного и очищенного более высоким законом истины, добра и красоты, прежде чем они смогут занять подобающее им место в интегральности человеческого совершенства. Поэтому в коммерческом веке с его идеалом, вульгарным и варварским, витального удовлетворения, производительности и обладания, душа человека может задержаться на время, ради определенных обретений и опытов, но не может остаться навсегда. Если она будет упорствовать слишком долго, Жизнь станет стреноженной и погибнет от собственной избыточности или разорвется в своем напряжении к великой экспансии. Подобно слишком массивному Титану, она обрушится под собственной тяжестью, mole ruet sua.

 

 

Кривая рационального века

 

Нынешний век человечества может быть охарактеризован с этой точки зрения – градуированной психологической эволюции расы – как все более и более быстро ускоряемая попытка открыть и выработать правильный принцип и надежный фундамент рациональной системы общества. Он был веком прогресса; но прогресс бывает двух видов, адаптивный, с гарантированным базисом в незыблемом социальном принципе и с постоянным изменением лишь в обстоятельствах и машинизации его приложения, чтобы соответствовать свежим идеям и свежим нуждам, либо радикальный, безо всякого надолго гарантированного базиса, а вместо этого – постоянное радикальное сомнение в практических фундаментах и даже в центральном принципе существующего общества. Современный век растворился в постоянной серии радикальных прогрессий.

Эта серия будто бы следует всегда типичному курсу, сперва блестящее время сева и исполненных энтузиазма усилия и битвы, следом частичная победа и достижение и краткая эра обладания, затем разочарование и рождение новой идеи и попытки. Новый принцип общества продвигается вперед  мыслителем, затем захватывает всеобщий ум и становится социальной проповедью; внесенный прямо или быстрыми стадиями в практику, он низвергает с трона предшествующий принцип и занимает его место как основания социальной и политической жизни общества. Победа одержана, люди живут некоторое время в энтузиазме, либо, когда энтузиазм сникает, в привычке своего великого достижения. Спустя немного времени они начинают чувствовать некоторую неловкость от первых результатов и испытывают побуждение адаптировать, переделывать постоянно, развивать более или менее безостановочно новую систему, - ибо такова сама природа разума – наблюдать, быть открытым, обновлять идеи, откликаться быстро на новые нужды и возможности, а не покоиться в невопрошающем приятии всякой привычки и старой ассоциации. Тем не менее, люди пока все еще не думают подвергать сомнению свой социальный принцип или воображать, что он будет когда-нибудь нуждаться в перестройке, а поглощены лишь тем, чтобы совершенствовать его формы и делать его применение более тщательным, его исполнение более искренним и эффективным. Время, однако, приходит, когда разум становится неудовлетворенным и видит, что он только возводит массу новых условностей, и что не произошло никакого удовлетворяющего изменения; произошло смещение акцентов, но общество не приблизилось заметно к совершенству. Оппозиция новым мыслителям, которая уже, возможно, почти сразу, начала подвергать сомнению достаточность социального принципа, дает себя почувствовать, и воспринимается все нарастающим числом; налицо движение бунта, и общество начинает знакомый раунд к новой радикальной прогрессии, новой революции, царствию более продвинутого социального принципа.

Этот процесс должен продолжаться, пока разум сможет найти принцип общества, либо комбинацию и сочетание нескольких принципов, какие удовлетворят его. Вопрос в том, будет ли он когда-нибудь удовлетворен, либо сможет ли когда-нибудь отдохнуть от вопрошания основ установленных вещей, - если, конечно, он не погрузится обратно в сон традиции и условности или не пойдет вперед благодаря великому пробуждению к царствию более высокого духа, чем его собственный, и выйдет в надрациональный или духовный век человечества. Если мы можем судить по современному движению, то прогрессу разума как социальному новатору и творцу, если не прервут его хода, должно бы предназначаться пройти через три последовательные стадии, которые есть сама логика его роста, первая – индивидуалистическая и возрастающее демократическая, со свободой в качестве своего принципа, вторая – социалистическая, в конце, возможно, правительственный коммунизм с равенством и государством в качестве своего принципа. Третья, - если таковая когда-нибудь выйдет из стадии теории, - анархическая в высшем смысле этого сильно злоупотребленного слова, либо свободная добровольная кооперация, либо свободный коммунализм с братством или товариществом, но не правительством, в качестве своего принципа. Именно в переходе к своей третьей и завершающей стадии, если или когда она придет, сила и достаточность разума подвергнутся проверке; тогда будет видно, может ли разум действительно быть господином нашей натуры, решать проблемы наших взаимосвязанных и конфликтующих эгоизмов и выносить в себе совершенный принцип общества, или он должен уступить дорогу более высокому гиду. Ибо до тех пор, пока эта третья стадия не придёт, именно Сила как последнее средство в действительности всё решает. Разум лишь дает Силе план ее действия и систему, чтобы администрировать.

Мы уже видели, что именно индивидуализм открывает дорогу веку разума и что индивидуализм получает свой импульс и свой шанс развития потому, что следует за веком господствующего конвенционализма. Не то, чтобы в доиндивидуалистические, дорациональные века не было мыслителей об обществе и коммунальной жизни человека; но они не думали характерным методом логического рассудка, критичным, всё подмечающим, обо всём вопрошающим, и не переходили к конструктивной части тщательно механизованными методами высоко рационализованного разумения, когда оно следует от разумного восприятия истины к попытке ее чистого, совершенного и универсального упорядоченного применения. Их мысль и их устройство жизни были гораздо менее логичными, чем спонтанно-разумными, органичными и интуитивными. Всегда они смотрели на жизнь, как она есть и стремились познать ее секрет острым различением, интуицией и проницательностью; символы, воплощающие действительную и идеальную истину жизни и бытия, типы, устанавливающие их в соответствие и психологический порядок, институты, дающие им материальную фиксированность в их осуществлении жизнью, - вот форма, в которую они отливали свою попытку понять и ментализировать жизнь, руководствовать жизнь умом, но умом в его спонтанно-интуитивных или его рефлективно-видящих движениях, прежде чем их фиксировали в геометрические образцы логического разумения.

Но разум старается понять и интерпретировать жизнь только одним видом символа, идеей; он обобщает факты жизни согласно своим сильно урезанным идейным концепциям так, чтобы он мог быть в состоянии овладеть ими и аранжировать их, и ухватившись за идею, он ищет ее наиболее общего приложения. И с целью, чтобы эти идеи не могли быть всего лишь абстракциями, лишенными реализованной или реализуемой истины вещей, он должен быть постоянно сопоставляющим их с фактами. Он должен быть всегда вопрошающим факты так, чтобы он мог найти идеи, какими они могут быть все более и более адекватно объяснены, упорядочены и освоены, и он должен всегда быть вопрошающим идеи, чтобы, во-первых, увидеть, соответствуют ли они в действительности фактам и, во-вторых, нет ли новых фактов, для соответствия которым они должны быть модифицированы или расширены или которые можно развить из них. Ибо разум живет не только в реализованных истинах, но и в идеальных истинах; и коль скоро идеальная истина однажды увидена, импульс идеализирующего разума – увидеть также, нельзя ли ее обратить в факт, нельзя ли сразу или быстро реализовать в жизни. Благодаря именно этой неотъемлемой характерности век разума должен всегда быть веком прогресса.

До тех пор пока старый метод ментализации жизни служил своему назначению, людям в массе не было необходимости продумывать свой образ жизни средствами рассудка. Но прежний метод перестал служить своему назначению тогда, когда символы, типы, институты, какие он создал, стали условностями настолько заточавшими истину, что не было больше силы прозрения, достаточной, чтобы высвободить скрытую реальность из ее искусственных одежд. Человек может какое-то время, долгое время даже, жить лишь традицией вещей, чью реальность он утратил, но не все время; необходимость сомнения во всех его условностях и традициях возникает, и этой необходимостью разум получает свой первый реальный шанс полного саморазвития. Разум не может принять никакой условности лишь потому, что люди согласились относительно нее; он должен спросить, правы ли они в своем соглашении, не есть ли оно инертное и ложное согласие. Разум не может принять никакого института лишь потому, что он служит некой цели жизни; он спросит, нет ли более великих и лучших целей, каким можно было бы наилучше служить новыми институтами. Здесь возникает необходимость всеобщего сомнения, и из этой необходимости возникает идея, что общество может быть усовершенствовано только всеобщим приложением рационального разума ко всей жизни к ее принципу, к ее деталям, к ее машинизации, к силам, какие движут машиной.

Этот разум, какой должен быть универсально приложен, не может быть разумом правящего класса; ибо в нынешнем несовершенстве человеческой расы это всегда означает на практике заковывание и ложное применение разума, деградировавшего в служанку власти, чтобы поддерживать привилегии правящего класса и оправдывать существующий порядок. Это не может быть разум немногих выдающихся мыслителей; ибо, если масса неразумна, приложение их идей становится на практике искаженным, неэффективным, неполным, быстро переходящим во всего лишь форму и условность. Это должен быть разум каждого и всех ищущих основы для соглашения. Отсюда возникает принцип индивидуалистской демократии, что разуму и воле каждого индивида в обществе должно быть позволено учитываться наравне с разумом и волей каждого другого в определении его правительства, в выборе сущностного базиса и в устройстве детального упорядочения общей жизни. Это должно быть не потому, что разум одного человека так же хорош, как разум любого другого, а потому, что иначе мы возвращаемся неизбежно к правлению господствующего класса, который, как бы ни модифицировался, обязанный учитывать до некоторой степени мнение управляемых, всегда будет проявлять иррациональный порок подчинения разума интересам власти, а не гибкое использование для подобающих ему и идеальных целей. Второе, каждому индивиду должно быть позволено править своей жизнью согласно диктатам его разума и воли в той мере, в какой это может быть сделано без посягательства на такое же право в других; таков необходимый вывод привычного принципа, на каком век разума основывает свое начальное движение. Он достаточен для первой цели рационального века, что каждый человек должен предполагаться имеющим достаточно разума, чтобы понимать взгляды, какие представлены и объяснены ему, считаться с мнениями его собратьев и формировать в консультации с ними его собственное суждение. Его индивидуальное суждение, так сформированное, и одним или другим способом сделанное эффективным, есть доля, какую он вкладывает в построение тотального общего суждения, которым общество должно руководствоваться, маленький кирпичик, по видимости незначительный, и все же необходимый для внушительного целого. И достаточно также для первого идеала рационального века, что это общее суждение должно быть эффективно организовано только для насущных общих целей общества, в то время как во всем остальном люди должны оставаться свободны управлять своей собственной жизнью согласно их собственному разуму и воле и находить свободно ее наилучшую возможность естественного сочетания с жизнями других. Таким образом, практикой свободного использования разума люди могут расти в рациональные существа и учиться жить, благодаря общему согласию, либеральным, энергичным, естественным и все же рационализованным существованием.
Категория: Другое | Добавил: Moskalev (04.11.2010)
Просмотров: 753

Меню

Категории раздела

Поэзия [6]
Проза [3]
Статьи [30]
Другое [29]