Поэма о Пушкине
Выдержки из поэмы
Автор поэмы Юрий Москалёв
От автора
Поэты России немало экспериментировали в постпушкинские 180 лет. Так что сейчас даже рядового читателя трудно смутить и удивить нестандартными поэтическими формами, сравнениями, образами… И как мне кажется, не должно возникать вопросов при чтении моей «Поэмы о Пушкине», которая никак не выходит за рамки традиций стихосложения на русском языке. Мой литературный опыт, однако, говорит, что, каким бы ясным и простым ни было произведение, всегда есть читатели, требующие от автора пояснений. Поэтому я решил немного прокомментировать эту выставляемую на суд любителей поэзии работу, посвящённую великому русскому поэту.
В целом поэма была создана ещё в 2003 году, но тогда мне явно не хватало глубины внутреннего зрения и поэтического опыта, чтобы осуществить всю необходимую «огранку» этого довольно большого произведения, так что редактирование затянулось на 15 лет! Нельзя сказать, что все эти годы я усердно раздумывал над тем, что исправить, что добавить в «Поэме о Пушкине». Но периодически я перечитывал её и испытывал вдохновение скорректировать ту или иную картину. Бывало и так, что рождались новые картины. В общем, плод созревал долго.
Когда брался за тему, я не думал писать стихами биографию Александра Сергеевича. Всё началось с желания написать небольшое стихотворение-посвящение поэту, после просмотра 6 июня 2003 года телевизионной передачи с участием Михаила Козакова, говорившего о вкладе Пушкина в русскую культуру. Передача была в дневное время, а вечером появилось вдохновение, пришли первые строки «Конец весны, а также века… Век восемнадцатый, Москва!», и мне стало понятно, что надо писать поэму-биографию.
Эти поэтические картины о его жизни, основанные на общеизвестных фактах, либо воображённые, расположены в хронологическом порядке. Не знаю, как много читателей воспримет в штыки воображаемые картины, но лично для меня они приемлемы, поскольку не противоречат историческим документам и его произведениям. Легко ведь представить Пушкина, сидящего на берегу моря или лежащего утром в кровати и обдумывающего что-то… письмо Дельвигу или Наташе Гончаровой… Неужели он не мог думать примерно так, как показано в поэме?
Что касается того, что в поэме очень мало персонажей, изображение их почти не заметно, а роль чисто вспомогательная, то, с моей точки зрения, это не является недостатком. Я стремился языком поэзии показать жизнь Пушкина, а не кого-то ещё, показать его характер, интонации, юмор, порывы и спады вдохновения. Разумеется, эта работа притянула разные бытовые детали того времени, некоторых близких и знакомых ему людей, но я чувствовал, что нужно быть лаконичным, что нельзя перегружать саму поэзию и главную идею произведения. В итоге всё равно получилось довольно много страниц, но ни одну из них, как мне кажется, не вырвешь без ущерба. Когда же задаюсь вопросом, нет ли в потенциале этого произведения неких новых картин с чёткими чертами друзей, подруг, покровителей и врагов главного героя, то положительного ответа не вижу. Я радостно поприветствую такого автора, который напишет под названием «Пушкин» увлекательный безукоризненный роман в стихах с множеством персонажей и интригующей сюжетной линией. Но, даже если такое произведение и появится, оно просто будет другим, никак не зачёркивая это моё детище. В искусстве, как в природе, царит разнообразие.
В ряде стихотворений последние строки удлиняются, усложняя ритм. Это не потому, что не получилось сделать более гладко. Просто мне кажется, что так лучше. Например, во второй картине диссонирующее «Александра Первого» в действительности не разрушает, а усиливает стихотворение, подчёркивая особое место царя в России. Он как бы вне ритма парада, всеобщее внимание, внимание с остановкой дыхания и барабанной дроби – к нему. Это тот случай, когда при чтении необходимо правильно интонировать и декламировать. Верная интонация и декламация помогут уйти от «трудностей» и на других страницах «Поэмы о Пушкине. Да, эта моя работа выглядит постмодернистской. С одной стороны, в ней есть лексика Пушкина, множество деталей из его жизни и того времени, что даёт ощущение первой половины девятнадцатого века. С другой стороны – неровный ритм, что было запрещено в девятнадцатом веке, но что гордо и революционно промаршировало по веку двадцатому. Как модернизм воспринимается и странноватая для интеллектуального ума наивно-невинно-фольклорная стилистика изображения непростого и противоречивого пушкинского мира (хотя не в фарватере ли это его слов к Петру Вяземскому «Поэзия должна быть глуповатой» и серьёзного интереса Пушкина к фольклору и сказкам?). Лично я чувствую, что противоречия между заметным модернизмом поэмы и Пушкиным нет. Авангардизм – одна из основных характеристик творчества самого Александра Сергеевича. Он осваивал темы, к которым до него не прикасались, придумывал новые слова или давал новую жизнь словам умершим… Многие поэты-авангардисты двадцатого века вполне принимали поэзию Пушкина, чувствуя, что он был их племени. У Маяковского есть о Пушкине… стихотворение довольно странное, по-моему, но уважение к классику в нём присутствует. В общем, думается мне, что это вполне в пушкинском духе – соединять две разные поэтические эпохи, и в «Поэме о Пушкине» XIX и XX века соединены вполне органично. Добавлю в своё оправдание и такую мысль по поводу моей ритмической вольности: да, картины из жизни поэта, его взор, размышления, ещё не закристаллизовались в четырёхстопный ямб или в белый стих, но они всё-таки поэтичны. Они как бы предшествуют возникновению строгой классической геометрии его поэзии.
В заключение должен заметить, что даже в неотшлифованном виде, тогда в 2003-2004 годах, «Поэма о Пушкине» была воспринята положительно любителями и профессионалами литературы, которые познакомились с нею. Чрезвычайно благодарен всем им за поддержку. Письмо же одного из создателей «Словаря крылатых выражений А. С. Пушкина» профессора Санкт-Петербургского университета Валерия Михайловича Мокиенко по-настоящему воодушевило меня: «…Вам удалось вновь превратить Поэта в нашего современника… Мне особенно понравился диалог с Ариной Родионовной. Поздравляю».
1.
Конец весны, а также века.
Всё ожидает перемены.
Паяц, уродливый калека,
Смешит толпу; глаза и вены
На лицах вздулись докрасна
От смеха, солнца и вина.
Гудит базар, зов колоколен;
Медведь, привыкший на цепи
Послушным быть цыганской воле;
Кулачный бой; с лотков – «Купи!».
Скрипят коляски, гром кареты,
Гвардейцев красят эполеты.
Купцы толкуют: что почём
И стоит ли борзых, воск, пиво
Менять на мех, крестьян и дом.
Улыбки барышень красивых.
Искрятся купола, листва…
Век восемнадцатый, Москва!
Конечно, праздник для родни –
Увеличение семейства!
Дом на окраине в те дни
Примером стал эпикурейства,
Когда на свет явился он,
Нарушив в доме крепкий сон.
Блины, икра, супы, соленья,
Индейка, пунш, фарфор и серебро…
Мужчин плохое песнопенье,
Блеск платьев дам, спор о Дидро
(Здесь был сильнее господин
Известный литератор Карамзин);
Стихи-экспромты, сплетни, шутки,
Ирония по поводу двора;
За кофе и десертом – прибаутки
О странностях Суворова, Петра.*
А на ночь – карты: «три и три», бостон,
Макао, штосс, веньтэнь, – за коном кон…**
Малыш был правнук Ганнибала,
Которого из Абиссинии горячей
Царь Пётр вывез, русским генералом
Служить поставив перед ним задачу
(Стремясь тем доказать нравоучение,
Что человека осветляет просвещение).
Ребёнку дали имя Саша
(В честь прадеда по линии отца).
Он рос, как все: пил молоко, ел кашу,
Играл с сестрёнкой у крыльца,
Капризничал, испачканный малиной,
И плакал, чтобы нянечка Арина
Рассказывала перед сном,
Что где-то за лесами
Есть дуб со сказочным котом,
Иными чудесами…
Любил повредничать в Юсуповском саду,
Не отзываясь на «Ах, где ты, Сашенька? Ау-у!»
Когда подрос, стал слушать папу,
Читающего вслух Мольера по ролям.
Под аккомпанемент монфоровского храпа*
Учился грезить по ночам.
Он говорил и думал по-французски,
Но видел сны, мечтал всегда по-русски.
*Имеется в виду русский император Петр I.
**Названия карточных игр.
*** Монфор – гувернер в доме Пушкиных.
Лес, речка, церковь, поле,
Луна мелькает в тучах, вдалеке
Взвывает волк, моля о лучшей доле,
Поют в деревне о тоске…
Звон бубенцов, сверкнуло снегом,
И сердце охватила нега:
Помчалась тройка за края
Зимы, просторов… «Просыпайся!» –
«Какая чудная заря!» –
«Вставай, живее собирайся!
Ведь едем в Петербург, в лицей!
Никита*, живо, лошадей!»
2.
Треск барабанов, песни, горны,
Штыки, знамёна, звон копыт…
«Мы разобьём врага, бесспорно!» –
Их каждый мускул говорит.
Отважны, радостны гусары,
Сердца в них крепче всех ударов!
Не запугать их ликом смерти,
Им это, как ружью запал;
Их душам райское бессмертье
Митрополит пообещал!
Война – их бог, жизнь, страсть-отрада,
Путь к славе, почестям, наградам!
А следом – гренадёры, пушки,
Денис Давыдов на гнедом…
Поэт Василий Львович Пушкин **
С племянником сквозь краски, гром
Парада на Дворцовой
Взирали из толпы с толпой на Александра Первого,
Смотревшего через лорнет с восторгом и сурово.
*Никита Козлов – слуга семьи Пушкиных
** Василий Львович Пушкин (1770-1830) – известный тогда поэт, родной дядя А.С. Пушкина, хлопотавший о поступлении племянника в лицей в Царском Селе.
3.
Санкт-Петербург. Дворцы, фонтаны,
Шпиль крепости в лучах зари,
Невы каналы, сквозь туманы,
Как привиденья, фонари
Ночные с маслом конопляным;
Другие лица, не румяные, –
На улицах; везде гранит,
И Византии, вроде, нет касанья…
Казалось, что закат горит
Не как в Москве; само дыханье
Здесь некой тонкой атмосферы
Будило чувство новой эры
В подростке Саше Пушкине,
Чудесного штрихи…
Гуляя Невским, кушая ватрушки,
Он сочинял незрелые стихи,
Рассматривая барышень глаза, серёжки, руки,
И очень не хотел назад к московской скуке.
14.
Горит свеча, трещат дрова,
Скрипит перо, на чистоте бумаги
Соединяя буквы и слова
В стихи о ревности, отваге,
Тщеславии, друзьях, сердечных муках,
Злодеях, гениях, разлуках…
Что ищешь ты, поэт, истачивая перья,
Роняя слёзы, уходя от быта
В мечты, воспоминания, поверья,
Виденья, виденья? Открыто
Твоё зачем прозренье-око?
Какую тайну зришь в глубинах рока?
Но дунул ветер, задрожало пламя,
И в комнате зашевелились тени.
Стук тихий по оконной раме:
«Любезный, разрешите в сени?
Передают вам повеленье
Поехать жить в своё именье».
16.
«Как, Сашенька, подснежники?» –
«Чудесно, няня!» –
«Росли подснежники в валежнике
На той поляне,
Где, помнишь, старый дуб.
Ты будешь, милый, чечевичный суп?» –
«А комары тебя не покусали?» –
«Какие комары в апреле?
Чем у Прасковьи угощали?» –
«Да как всегда: брусничная вода,
ликёр малиновый почти без хмеля,
Грибы и неприятные соленья
К гусю и кашам в дополненье». –
«Жениться бы тебе». –
«Ах, няня, сколько можно?!» –
«Вот Варенька, к примеру, мне…» –
«Ну, хватит, невозможно!
Кого там чёрт несёт? Войдите!
Не верю… Дельвиг!..» – «Поздно что – простите».
33.
«Любовью дышит сердце в человеке.
Жизнь без неё – пустынная земля.
Так чувствовали на Востоке, в Древнем Риме, греки…
Так напишу в историю и я,
Бредущий по безжизненной пустыне,
Где влага, в кактусах, горька, как сок полыни.
О, боги судеб, плохо без супруги.
Пускай в моей судьбе смеются дети!
Тоскует сердце о такой подруге,
С которой вдохновеннее всего на свете.
Ну почему же ваш ответ – молчанье?
Неужто вам милей мои “исканья”?
Готов поспорить с частым мненьем,
Что мне не стать хорошим мужем.
Подобные моральные сужденья
Идут от тех, кто предан грязной луже,
И видят только муть и тину.
Но я – гончар, ваяющий Красу из глины!»
34.
«Наташа*, милая, я потерял покой…
(Как не смутить тебя признанием бесстыжим?)
Я просто болен, одержим тобой!
Тот вечер, бал повсюду вижу.
Всё было обрамлением тебя:
Паркет, картины, блики хрусталя,
Мазурка, смех, веранда, россыпь звёзд…
Сегодня снился сон:
Луна, дорога, речка, мост;
Ступить хочу, но исчезает он
Поднялся на дыбы, становится вратами
В огромный замок. В латах с факелами
Охрана грозная у толстых стен со рвом.
Посеребрённая звездами и луной
В ночь светит башня небольшим окном,
Вернее, несказанной красотой
Богини юной со свечой в руке.
Глядит в окно, румянец на щеке,
Как будто ищет что-то, уронивши в ночь…
Вдруг сердце, часто застучав, узнало
Тебя в той деве! Тут же: “Прочь!
Прочь, неприятель!” – стража закричала.
И вижу: я – в своей постели.
Часы кукушкой прогудели,
Напомнив о заботах дня.
Надеясь улицей развеять мрачный дух,
Седлаю своего коня…
Какой-то стих пытаюсь вспомнить вслух
Под ритм копыт…
Но нет, похоже, навсегда забыт.
Бросаю в окна на скаку
Свои без интереса взоры:
Семья за самоваром, барышня в соку
Усердно учится на Терпсихору…
Так каждый день… Наташенька, родная,
Мне в тягость вольность холостая!»
* Наталья Николаевна Гончарова, ставшая в последствии супругой поэта.
36.
Свист, грохот, треск телеги,
И снова жуткий свист ядра.
Нет и следа сонливой неги.
«Врача, скорей! Крепись… Ура!
Ура, герои! К бою пушки!
Донцы, вперёд! Куда ты, Пушкин?!» –
Раевский-младший, что есть сил, хрипит.
Поэт с донцами, с пикой, в бурке,
Как демон, на коне летит
К аванпосту, туда, где турки.
«Безумец! Семичев, вернуть!» –
«Есть, генерал!» Перекрывает путь
Поэту, мчащему в пальбу,
Отводит вбок, галоп, рысь, шаг.
«Не стоит искушать судьбу:
Она прожорлива и так». –
«Философ вы, майор, однако.
Эх, с детства мне по нраву драка!»
39.
«Карты к счастью не ведут.
Мог с утра заняться делом –
Круг второй часы идут,
А в постели моё тело.
Будто сто пудов в макушке
Клеят голову к подушке…
Создал кто сию забаву?
Страсть пульсирует в висок,
Будто колдовские травы
Вовлекают в злой поток
Гибельного жаркого азарта…
Власть над человеком нужной карты –
Что за странный глупый плен?
Да к тому же добровольный.
Нет, нет в людях перемен:
Жадность, гордость, страх, безволье…
Что, Никита?
(Стареет воспитатель)». –
«Гоголь некий, молодой писатель»*.
* Личное знакомство Пушкина и Гоголя состоялось в Петербурге 20 мая 1831 г. Позднее они часто встречались и вели оживлённую переписку.
40.
«Сейчас же спать!» – «А сказочку?» – «Где ушки?
Так, слушайте… У моря жили
Старуха и старик в избушке.
Днём тяжело трудились, вечером грустили,
Что не дал им Господь ни серебра, ни злата,
Ни деток, ни внучат, ни даже доброй хаты;
А всё, что есть, – разбитое корыто,
Лохмотья, невод, вечная жара,
Песок, приливами замытый,
Каменья, старость и ветра,
Что проникают с моря в щели
Их ветхого жилища… Чудо – засопели!
Смотри, как скоро усыпил!» –
«Не удивительно: весь день играть». –
«Себе я по-другому объяснил:
От сказочек моих детишек тянет спать». –
«Ты скверный, скверный критик, Сашенька». –
«Нет, просто похвалу твою люблю, Наташенька».
42.
«Не знаю, почему, осеннею порою
На сердце веселей.
Круженье листьев рдеюще-златое,
Исчезновенье в горизонтах журавлей,
Размытые дороги, влажные леса,
Тумана над полями полоса…
Особая краса хладеющей природы
Ласкает, очаровывает взор.
Стихи – как льются, будто это воды,
Стекающие с вышних гор,
Давая жизнь всему, что у подножья!
Та осень в Болдине, – ах, просто Божья,
Как говорится, благодать:
Покой души, ум ясный, сказочная благосклонность музы…
Необходимость есть и отдыхать
Казалась мне тогда обузой.
Как полон был тогда я светлой радости!
Порою не было меня, а только вдохновенье с благостью!»
|